Думаю, многие помнят, где они находились и что делали 25 октября 2003 года в тот момент, когда в новостной ленте с пометкой "молния" появилось сообщение об аресте Михаила Ходорковского. Тот день был, безусловно, поворотным в новейшей истории России. При том что политическое лицо режима было уже хорошо известно (вспомнить хотя бы возвращение сталинского гимна или уничтожение в 2001–2003 годах трех независимых федеральных телеканалов), демонстративным арестом влиятельного и известного на весь мир критика власти (и спонсора оппозиционных партий – кампания по выборам в Государственную думу была в самом разгаре) Кремль перешел черту, отделявшую "мягкий авторитаризм" от репрессий.
Мне позвонили с этой новостью во время встречи с избирателями (я баллотировался в парламент от Чертановского округа Москвы). Когда я рассказал присутствующим об утренней спецоперации ФСБ в новосибирском аэропорту Толмачево, в зале на несколько долгих секунд воцарилась тишина. Даже на четвертом году правления Владимира Путина немногие верили, что режим пойдет на такой шаг.
Зазвучавшие было протестные голоса элиты – в том числе заявление премьера Михаила Касьянова о неадекватности ареста и резкое выступление Анатолия Чубайса от имени РСПП в эфире канала "Россия" – были пресечены знаменитым "прекратить истерику". Касьянов вскоре получил отставку, остальные "истерику прекратили", а главное, услышали и правильно поняли сигнал: после ареста Ходорковского – руководителя "Открытой России", спонсора "Яблока" и СПС, основателя Школы публичной политики, Клуба региональной журналистики и Федерации интернет-образования – крупный бизнес как от огня шарахался (и продолжает шарахаться) от любых намеков на поддержку оппозиции и неугодных Кремлю гражданских структур. Не говоря уже о публичной критике коррупции: разговор Ходорковского с Путиным в Кремле 19 февраля 2003 года запомнился российским "олигархам" надолго.
В деле Ходорковского проявилась вся сущность нынешнего режима. Здесь и подавление инакомыслия и независимости, и подчинение крупного бизнеса кремлевским правилам игры. Здесь и деградация российской судебной системы, окончательно превратившейся в послушный инструмент реализации политической воли (термин "басманное правосудие" появился именно в октябре 2003-го). Здесь и создание коррумпированного путинского "олигархического капитализма": подавляющая часть активов уничтоженного ЮКОСа перешла под контроль компании "Роснефть", и тогда, и сейчас – с 2004 года в качестве председателя совета директоров, с 2012-го в качестве президента – возглавляемой Игорем Сечиным. Помните тверскую рюмочную "Лондон" на Новоторжской улице?
"Дело ЮКОСа" – это и множество поломанных судеб. Платон Лебедев, арестованный на больничной койке, мать троих детей (младшая родилась уже в заключении) Светлана Бахмина, отсидевшие больше семи лет Владимир Переверзин и Владимир Малаховский, этапированный в "Черный дельфин" Алексей Пичугин. От них требовали – но так и не получили – лжесвидетельств на "заключенного номер один". Не получили их и от Василия Алексаняна, которого, смертельно больного и почти ослепшего, держали в СИЗО вопреки трем решениям Европейского суда по правам человека и в конце концов отпустили умирать домой под залог в 50 млн рублей. Он умер, не дожив два месяца до своего сорокалетия.
Михаил Ходорковский в судебном "аквариуме" – не менее яркий зрительный символ нынешнего режима, чем Путин в Андреевском зале Кремля. "Так сложилась история, та, которая с большой буквы (то есть История), что освобождение Ходорковского и Лебедева, а значит, и всех юкосовцев, – это и освобождение страны от власти, которая, как пьяный ямщик, гонит Россию в пропасть", – писала Елена Георгиевна Боннэр после уже совершенно абсурдного приговора по "второму делу ЮКОСа". Хочется верить, что это освобождение не за горами.
! Орфография и стилистика автора сохранены
