"Ограбление казино", реж. Эндрю Доминик, США, 2012
Перед началом фильма "Ограбление казино" после опоясывающего глобус названия голливудского монстра Universal, которому в этом году исполнилось 100 лет, идут четыре или пять логотипов неких никому не известных студий, очевидно, из мира того самого независимого американского кино, которое всегда выступало по отношению к Голливуду оппозицией. И получается, что под "зонтиком" одной из великих студий старого Голливуда эти независимые сварганили фильм, посвященный развенчанию американского мифа, весь, от первого до последнего кадра, и даже еще раньше, начиная с афиш, прозрачно намекающих, что цена Америке — пригоршня запачканных кровью долларов.
Это всего третий фильм в официальной фильмографии австралийского режиссера Эндрю Доминика. Получив доступ к съемочной площадке и большому экрану поздно — сейчас ему уже 45, — он начал и продолжает работать очень мощно. И если в своем предыдущем фильме, необычайно реалистичном и атмосферном "Как трусливый Роберт Форд убил Джесси Джеймса" он деконструировал миф об американском герое-вне-закона из прошлого, то в новой картине взялся за американскую современность.
Идею, что криминальный мир есть модель капиталистического общества в целом, не назовешь особо новой. И в фильме Доминика она проводится весьма нарочито, почти навязчиво. Действие происходит по историческим меркам "вчера", во время кризиса 2008 года и предыдущих выборов президента США. И бандитские делишки, темные и грязные, которые делаются в гниющих гетто, дешевых барах и на заплеванных паркингах, беспрестанно перемежаются выступлениями Джорджа Буша, Джона Маккейна и Барака Обамы четырехлетней давности, которые говорят об Америке и кризисе.
Соединенные Штаты в "Ограблении казино" изображены такими же серыми, депрессивными, брутальными и нищими, как Советский Союз в самом чернушном перестроечном фильме. Снимали на гноище худших районов Нового Орлеана, но режиссер говорит, что они показывали условный, "какой-то" американский город в кризисе. От городских пейзажей до собственно нелегального "казино" — братва тюркско-кавказского вида играет в подсобке со стенами в блеклой кафельной плитке — все это до боли напоминает какого-нибудь "Каталу" 1989 года. А если в кадре и появится хорошая дорогая машина, то сразу понятно, что она принадлежит бандиту.
Фильм однозначно левый, и понятно, почему он пришелся ко двору на Каннском кинофестивале, политический вектор которого известен. Но левый он не эмоционально, как это обычно принято у голливудских "розовых", а практически марксистский в своей социологичности. Личные желания и настроения действующих лиц не имеют никакого веса перед лицом экономических и социальных механизмов, диктующих им, что делать. Нравится или нет, но ты обречен выполнять свою социальную или классовую функцию.
Люди — это их роли в пищевой цепочке капитализма. И это тоже откровенный выпад против американского мифа, который проповедует святую веру в свободу воли, силу индивидуального желания и действия.
Но помимо навязчивости и прямоты в проведении мысли, что бандитизм — это капитализм, и наоборот, в фильме присутствует и остроумие. "Заигрались в корпорацию", как называет это герой Брэда Питта, "крутой" профессиональный убийца. Его наниматель, занудный серый клерк, умоляет не курить в машине и жалуется, что все расходы, даже если речь о 500 долларах на подкуп проститутки-лжесвидетельницы, ему приходится "утверждать", проводить через голосование на чем-то типа "совета директоров" и чуть ли не через официальную бухгалтерию. Не хватает только товарных чеков, квитанций и расписок. Заорганизованная преступность. Она предстает точно такой же невыразимо скучной рутиной, отправляемой обезжиренными и антисептическими офисными импотентами, как и любая другая сфера современного большого бизнеса.
Другую часть своей иронии Эндрю Доминик проявил в подборе актеров и наделении их амплуа, которые представляют собой деконструкцию и выворачивание наизнанку тех образов, с которыми эти артисты стали известны и которые с ними прочно ассоциируются.
Так, Рэй Лиотта, "поднявшийся" на ролях крутых бандитов и криминальных боссов, в этом фильме оказывается на месте абсолютной жертвы, причем в сцене жестокого избиения двумя бандитами под дождем его становится по-настоящему жалко. Как и в "Револьвере", он номинально играет криминального хозяина казино, но что это за казино и что это за хозяин в "Ограблении"? Вместо золотых антично-египетских хором — замызганный подвал с ведром и шваброй в углу, кажется, что там пахнет хлоркой, а сам "босс" — немолодой, потрепанный рябой мужик для битья, которому фатально не повезло.
Или Джеймс Гандольфини, он же Тони Сопрано в старом культовом сериале. И номинально в фильме Доминика он также изображает крутого криминального мужика. Но что это? Тони Сопрано уже совсем не тот. Тони Сопрано спился. Он под подпиской о невыезде и боится, что если его еще раз посадят, то жена уж точно от него уйдет. Тони сексуально озабочен и труслив. Он уже не способен никого убить, а может только часами вспоминать шлюху, которую поимел 10 лет назад где-то там, в одном из штатов, проявляя, кстати, в своих излияниях признаки определенной литературной образности. "У меня на нее встал так, что я мог кого-нибудь прибить этой кожаной кувалдой. Так, что он натянул мне кожу на лице, как на барабане".
Наконец, звезда Брэд Питт. Повадками и крутизной напоминает своего Тайлера Дердена в "Бойцовском клубе". Но где тот антибуржуазный пророк-еретик? Теперь он долго, нудно, въедливо и аргументированно торгуется за каждую копейку и объясняет очкастому клерку мафии, что убивать надо не тех, кто действительно виноват перед криминальным миром, а тех, кого общественное мнение этого мира считает виновными. "А, это такая типа PR-акция?" — врубается наконец бледный, унылый менеджер оргпреступности среднего звена.
И эта сцена очень марксистская в смысле социальной детерминированности, даже предопределенности действий человека. Киллеры знают, что некто невиновен в этом конкретном преступлении, но его все равно придется наказать, потому что так нужно для бизнеса, ведь общественное мнение уверено в его вине. Двум бандитам, нанятым избить того же самого персонажа, их задание не доставляет никакого удовольствия. Они тоже вполне допускают, что бить того не за что, но это ничего не меняет, работа должна быть сделана: виновник, реальный или мнимый, ограбления казино должен быть наказан, чтобы у, пользуясь выражением Глеба Жеглова, "граждан-бандитов" вновь появилась охота играть на деньги.
"Ограбление" вообще изобилует неожиданными ракурсами, и не в операторском смысле. На пресс-конференции в Каннах Эндрю Доминик сказал, что
одной из его задач было показать, что процесс убийства или другого насилия является болезненным и для самих убийц и костоломов тоже.
Никаких карикатурных кино-гангста-садистов, никакого Джо Пеши. Парни просто делают свою работу, они сами от нее не в восторге. Они тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо. Они не более злы, чем их жертвы. Но работу надо делать.
Или монолог Микки (Гандольфини) о его проблемах с женой. Действительно проникновенно, серьезно и при этом очень по-житейски реалистично и психологически достоверно, абсолютно нормально. А то, что произносит его киллер, ну, ничего особенного, всякие же бывают профессии. Так что еще одна из жертв деконструкции — криминальная романтика, но ее не жалко, потому что взамен Доминик дает нам те самые достоверность и реализм.
С чисто кинематографической точки зрения фильм сделан блестяще. В сцене ограбления воздух звенит от напряжения. В ней страшно именно за грабителей, для которых происходящее гораздо опаснее, чем для жертв налета,
потому что грабят они два десятка матерых, небритых, исшрамленных волчар с "цепачками" на шеях. То, что им все-таки удается уйти с добычей, — это большая удача для пошедших на "дело" от кризисной безнадеги и не от большого ума лузеров.
Если присмотреться, то по атмосферности "Ограбление казино" не уступает "Джесси Джеймсу", хотя на первый взгляд может показаться не так. Но тут дело в том, что дополнительное очарование предыдущему фильму Доминика придавала необычайная реалистичность воссоздания костюмов и антуражей XIX века, когда веришь: да, вот именно из такой ткани и таких фасонов тогда шили одежду, именно так расставляли банки в городских продуктовых лавках, именно с таким сухим пороховым треском стреляли прапрадедушкины револьверы. Кроме того, тот фильм все-таки содержал элементы эпичности: закадровый рассказчик; расфокусированная по краям кадра камера, придающая всему некий пьянящий романтический оттенок; сама тема, ведь Джеймс был предтечей и Бонни и Клайда, и Джона Диллинджера, легендарный, культовый outlaw Америки.
Но и в "Ограблении казино" этой самой пьянящей атмосферности хоть отбавляй. От изображения героинового прихода c точки зрения наркомана под соответствующую песню Velvet Undeground до сцены ареста персонажа Бена Мендельсона, окрашенной в психоделические тона. Мендельсон воплощает на экране, по меткому выражению журналиста в Каннах, образ perfect looser, наделенного даже эдаким специфическим, как у Чальза Буковски, обаянием при том, что он предельно грязный, вонючий, потный и "ширяется хмурым". Исключительно сильная и небанальная актерская работа.
А сцена избиения персонажа Рэя Лиотты, может быть, войдет в число самых достоверных в своем роде. Будничная, рутинная, скучная жестокость насилия. И при каждом ударе кулака в мясо и кость сердце сжимается за жертву, которой и симпатизировать-то особо не за что, сочувствуешь не этому конкретному несчастному неудачнику, а просто человеку как таковому, any, "какому-то" человеку, которого "обрабатывают", как в мясном цехе.
Сцена первого убийства, снятого рапидом, со всеми операторскими наворотами и спецэффектами, несет в себе слишком явный заряд иронии и пародийности по отношению к глянцевым голливудским боевикам. Она здесь явно из какой-то другой оперы, потому что "Ограбление казино" — это, конечно, не экшн, и даже не столько криминальная драма, сколько драма социальная.
Ну и главное — ниспровержение всех американских святынь, вплоть до (или "начиная с"? — отец-основатель же) Томаса Джефферсона. "Здесь каждый сам за себя", — это лейтмотив фильма, периодически вкладываемый автором диалогов в уста разных персонажей. Нет никаких идеалов, нет никакой единой Америки, нет американского общества. Есть только масса атомизированных засранцев, каждый из которых хочет выжить, и если для этого потребуется перегрызть глотку любому из своих ближних, он даже глазом не моргнет. Как это уже бывало не раз, мир криминала в этом кино — просто проекция большого общества, модель, на примере которой все видно более ярко, выпукло, откровенно и честно, но по сути — то же самое. Волчие законы капитализма as is по версии режиссера Эндрю Доминика.
Венцом этого является, разумеется, финальная сцена, где, как в классической драматургии, главная мысль произведения звучит из уст главного же героя. Герой Брэда Питта в баре презрительно и цинично комментирует пафосное выступление Барака Обамы по телевизору про "надежду", "единую нацию" и "безграничные возможности" и "опускает" Томаса Джефферсона, произнося тот монолог, по поводу которого британский журналист в Каннах спросил его: "Каково быть американцем после этих слов?", что может быть понято и так: "Как чувствует себя американец, произнеся такие слова?" Сказав про то, что Джефферсон просто не захотел делиться баблом с Британией, "начирикал красивых фраз" и "продолжил трахать свою рабыню", киллер припечатывает:
"Нет никакой американской нации. Здесь каждый сам за себя. Потому что Америка — это не общество. Это бизнес. Так что давай, плати мне".
Так что же, пропал клобуховский дом? Я имею в виду сияющий храм на холме. Последняя империя мира наконец вступила в свою "перестройку"? Началось упразднение идеалов, переоценка ценностей, ниспровержение кумиров, оплевывание святынь, разоблачение и развенчание, нигилизм, критицизм, неверие и прочее философствование молотом?
Когда прозвучали финальные фразы, где пафос фильма, то, в чем его авторы с недюжинным талантом старались убедить зрителей, проговаривается прямым текстом, вот что в моем восприятии показалось мне любопытным. Для нашего зрителя "каждый сам за себя" и "не общество, а бизнес" звучит как "здрасьте". Там, за океаном, это воспринимается как нечто невероятно дерзкое, переворачивающее взгляд на мир, потрясающее основы. Примерно как первые информационные и культурные бреши, пробитые в официальном советском мифе шальными снарядами перестройки в 1988 году.
Для нас здесь это все позавчерашние новости: "Сильный жрет слабого, таков закон жизни", "Никто никому ничего не должен".
Нет никаких идеалов, и никакого общества, и справедливости тоже нет. Мы уже очень давно живем в ситуации господства тотального цинизма и неверия ни в Бога, ни в черта. Тут никто не будет снимать двухчасовой талантливый фильм, чтобы убедить зрителя в этом. Потому что тут не надо никого убеждать, тут и так все давным-давно именно в этом и убеждены. Здесь это — как воздух.
В случае же с американским фильмом, мне кажется, ответ можно поискать в тех же каннских пресс-конференциях команды "Ограбления". И не в словах принципиального режиссера-левака, который, по его собственным словам, метил в капитализм, а не (или не столько) в Америку, а в ответах более простого парня Брэда Питта, который немного смущенно признается, что по-прежнему верит и в капитализм, и в Америку, но говорит, что и капитализм, и великие американские ценности надо защищать от коррупции, порчи. И, добавим мы от себя, проверять на прочность. На излом. Каковой проверкой, на наш взгляд, и является рецензируемый фильм. В данном случае сам факт атаки свидетельствует о том, что объект атаки по-прежнему на месте. И фильм является именно деконструкцией, но не деструкцией американского идеала. Древо великой американской свободы для его укрепления полезно не только периодически орошать кровью тиранов и патриотов, как учил Джефферсон, но и ломать о него критические копья.
Вы можете оставить свои комментарии здесь
