Мы живем в эпоху политических симулякров, когда имена далеко не соответствуют сущностям. Наиболее характерный пример – название партии господина Жириновского. Однако то же касается и попыток нашей оппозиции провозгласить себя "защитницей демократии" в условиях "авторитарной власти". "Позвольте, – отвечает власть, – я и есть демократия, меня как раз выбрал народ, а вот кто выбирал вас, называющих себя демократами?"
"Власть народа" становится таким симулякром, самодостаточным чиновничьим механизмом, если ее понимают как сугубо формальную процедуру. Древние греки, изобретшие слово "демократия", видели в ней все же нечто большее. Демократия была для них ежедневным историческим творчеством, демиургией. В античности "демиургами" называли преимущественно "лиц свободных профессий". Именно они вдохновляли общества эллинских полисов новыми проектами, чем оживляли и гармонизировали их, не давая им распасться на консервативную олигархию и пошлую охлократию…
В нашей "новой античности", когда "подлинными демократами" горазды объявлять себя все, главным критерием становится именно этот вопрос: насколько в тех или иных силах присутствует "демиургическое", творческое начало? А его катастрофически мало и у власти, и в оппозиции. Весь творческий импульс власти встроен в унылую схему охранительного преемничества, все их громкие нацпроекты являются лишь жалкими подачками с сырьевых сверхдоходов. Оппозиция же в большинстве своем замкнулась в сугубо реактивном вопросе "Как смести эту власть?", но в плане собственных проектов наступает тягостное молчание. Сделать "как в цивилизованных странах" – это еще не творчество, а подражание, ибо тамошняя цивилизация постоянно творит саму себя. (Рискованная, но многое объясняющая параллель: если бы большевики говорили только о свержении самодержавия, но не имели бы своего "демиургического" проекта новой цивилизации – никого бы они не свергли).
Нынешняя власть живет в эпохе постмодерна, легко жонглируя различными политическими идеологиями. Оппозиция же преимущественно мыслит еще категориями модерна, где идеологические "измы" сохраняли свой изолированный друг от друга смысл – и потому неизбежно проигрывает. Новосибирские монстрации, несогласные питерские крокодилы и московские "Шествия за свободу шествий" – все это еще воспринимается как некая экзотика, хотя именно такие креативные формы уличного сопротивления наиболее адекватны нынешней "постполитической" реальности.
Это касается не только России – киевский Майдан победил во многом благодаря своей "арт-подготовке": концертам, клипам, карикатурам… На Западе же эти формы успешно освоены с незабвенного 1968 года. И только у нас оппозиционные идеологи продолжают хмуро выяснять, кто из них более "прав" (или "лев").
В прошлом году вышел русский перевод фундаментального исследования Ричарда Флориды "Креативный класс: люди, которые меняют будущее". Американский социолог весьма убедительно доказывает, что в последние годы, особенно с распространением информационных технологий, в обществе колоссально выросла значимость творческих людей. Фактически они становятся ведущим классом современной экономики, где небывалую прежде роль начинают играть новые бренды, программы, технологии и прочее. Стоимость этих "нематериальных активов" многократно превосходит прежний валовой продукт индустриальной эпохи – достаточно сравнить цену двух абсолютно одинаковых вещей: только одна из них снабжена каким-нибудь модным лейблом.
В политике креативный класс использует не столько идеологии, сколько образы и парадоксы, чем ломает множество прежних стереотипов. В этой связи интересно взглянуть на портрет одного популярного кандидата: "Пригласить к себе Обаму, высказаться о нем публично — это стильно и современно. Любовь Голливудских телезвезд к нему — яркий показатель того, что Обама не только политик и правозащитник, не только публицист и великолепный оратор, он еще и американский денди. Причем, настолько органичен в этом, что получил признание в этом качестве у совершенно разных людей".
Конечно, русское слово "творчество" традиционно отличается от "креативности", хотя и имеет тот же корень. Американцы рассматривают креативность более прагматически, тогда как русское творчество часто означает парение в неземных эмпиреях. Однако эту разницу надо бы по возможности сокращать – иначе у нас так и останется зияющий разрыв между самодостаточной властной машиной и прекраснодушными оппозиционными проектами…
Креативный, творческий класс является носителем инноваций – понятых в самом широком смысле: в политике, экономике, науке, культуре. Есть такие "демиурги" и в лабораториях нынешней власти – причем достаточно эффективные, судя по тому, как они виртуозно обыграли оппозицию на всех выборах, фактически лишив ее голоса, но при этом сумев сохранить видимость демократии. Проблема, однако, в том, что в этой роли они используются кремлевскими олигархами лишь в качестве обслуживающего персонала и напрочь лишаются собственного "классового" сознания, о котором пишет Флорида.
Креативный класс в США занимает доминирующие позиции – и это неудивительно, ибо эта страна изначально создавалась как творческий продукт, "воплощенная утопия" (по Ж. Бодрийару). А креативные люди, работающие ныне на Кремль, наверняка пребывают в состоянии шизофренической раздвоенности между присущей им авангардностью и консервативно-имперской политикой, заказанной властью.
Оппозиция сумеет победить, лишь если привлечет на свою сторону креативный класс, открыв ему возможности полноценной самореализации, не скованной сиюминутным "социальным заказом". В конечном итоге, это существенно продвинет вперед все общество. То, что в "Маршах несогласных" начинает принимать участие все больше творческих людей – весьма симптоматично! Хорошо бы еще грядущая Национальная ассамблея состояла не только из спорящих между собой идеологов прошлого века…
В условиях монархического преемничества власти оппозиционное мышление также должно выйти за рамки фиктивных ныне электоральных сроков. Но что сегодня оппозиция может противопоставить цифре "2020", которую заманчиво рисуют официальные стратеги? Есть ли опыт альтернативного долгосрочного прогнозирования?
Недавно за очередной грандиозной покупкой господина Абрамовича пресса увидела "реинкарнацию" идеи Берингова моста (или тоннеля), который связал бы Чукотку и Аляску. Напомню, что в начале ХХ века эта идея считалась вполне реальной, а в нашем высокотехнологичном мире ее почему-то стали называть утопией. Однако вряд ли от нынешней власти можно ожидать сколь-нибудь реальной разработки этого проекта. Скорее всего если что-то здесь и произойдет, то классический коррупционный распил и нанотехнологическое забалтывание.
Но почему бы оппозиции самой не сделать эту идею своим долгосрочным геостратегическим символом? Это бы сразу доказало сомневающимся, что она думает не о каком-то "возврате в 1990-е", но именно о будущем, об историческом творчестве. Кроме того, напрочь смело бы обвинения в "западничестве" (где у нас Аляска?) и заставило бы мыслить современными, то есть глобальными, категориями. Впрочем, этот проект должны приветствовать и нормальные патриоты – поскольку в ходе его реализации Россия фактически станет главным коммуникативным узлом планеты.
 |
Этот "демиургический" проект также автоматически означал бы полноценное развитие территорий Севера и Сибири, избавление их от статуса некоей terra incognita, нелепой в XXI веке.
Главное препятствие к возведению "Берингова моста" не технологическое – оно находится в сфере политического мировоззрения. Нынешняя российская власть мыслит категориями унитарной "осажденной крепости", а здесь требуется принципиально иная модель: глобальная открытость и местное самоуправление. Нечто подобное у нас уже было в Новгородской республике, а история циклична.
Современная политическая философия все более говорит о диалектическом синтезе глобального и локального. Глобальные процессы и локальные идентичности не столько противоречат, сколько дополняют друг друга. Английский социолог Роланд Робертсон ввел вошедший уже в учебники неологизм "глокализация".
Но этого, кажется, недопонимают деятели российской оппозиции – и "правой", и "левой", – когда разрабатывают бесконечные проекты "объединения". В конечном итоге они сводятся к той или иной "вертикали" – только "правильной", по мнению их разработчиков. Однако никакая, даже самая либеральная "вертикаль" принципиально ничего не изменит, точнее – она лишь вновь воспроизведет унитарное государство. Настоящие изменения могут начаться лишь с признания российского континентального многообразия и права каждого региона на собственное гражданское самоуправление.
Это, собственно, и есть демократия – в исходном смысле слова. Но с тех пор как несколько веков назад она была подавлена московскими царями, и поныне монархический, унитаристский, централистский принцип проявляется, как ни странно, даже у тех, кто называют себя "демократами".
Современные регионалистские движения в России – питерские, поморские, сибирские и другие – отличаются от федеральных партий одной характерной деталью: в них гораздо сильнее как раз элемент креативности. Да и вообще – преимущественно они и не позиционируют себя как "партии". Не только потому, что создание партий по региональному принципу запрещено. Просто регионалистское сознание само по себе плотно пересекается с краеведческим и более насыщено культурными мотивациями. В регионах фактически зреет новый креативный класс, начинающий оказывать влияние на местную экономику и политику. Это проявляется в музыке, литературе, языковых экспериментах, создании узнаваемых региональных брендов и прочих.
Эта деятельность далеко не сводится к банальной "реставрации", но во многом являет собой именно современное творчество. А иногда оно относится даже не к региональной специфике, но напрямую отражает неомифологическое мировоззрение. И это не просто шутки – вспомним значение мифов на родине демократии… В конце концов, почему мифология РПЦ считается ныне у нас едва ли не официальной – а эти самодеятельные народные движения объявляются ересями?
Приведем любопытный фрагмент из статьи в Википедии о "Вымышленных народах в России" (однако заметим, что всякая "реальная" нация также по существу являет собой "воображаемое сообщество"):
"Вымышленные народы России — вымышленные, официально не признаваемые народы России… Среди выдуманных народов: буркинцы, иркуты, атыгийцы, чучмеки, москвичи, джедаи, гномы, лешие, орки, гоблины, хоббиты, полудницы, эльфы, толкинисты, марсиане и многие другие, всего более 430 уникальных названий. Численность многих из них значительно превышает малочисленные народы севера. По утверждениям журналистов Бориса Кагарлицкого и Орхана Джемаля, на основании итогов переписи они имеют полное основание требовать (подобно другим малым народам) особого статуса: от создания собственных школ до представительства в органах власти, хотя в официально опубликованных итогах переписи конкретные фантастические национальности и их численность вообще не упоминаются (а лишь указанная выше суммарная цифра в 42,98 тысяч).
По данным некоторых СМИ, ссылающихся и на Госкомстат, в России проживают и соблюдают свои культурные и религиозные традиции сказочные средиземцы — эльфы и хоббиты, а также "джедаи" — пришельцы из космоса, скифы, вавилоняне, римляне, инки и прочие представители давно исчезнувших народов. Марсиан насчитывается несколько сотен".
В этих самоидентификациях отражается живое творческое многообразие – вместо унитарного "россиянства". И если "демиурги" этих народов окажутся достаточно креативны – они вполне могут продолжить застоявшуюся российскую историю.
Унитарные консерваторы больше всего опасаются того, что расцвет подобных неомифологических и регионалистских проектов приведет к "распаду России". Но на самом деле – к этому распаду способны привести лишь они сами. Творческие люди интересны друг другу именно потому, что они разные. Одинаковое никому не интересно...
Вы можете оставить свои комментарии здесь
